Рассказ  

"Климатические  извинения".

Рассказ-номинант 

Premio letterario italo-russo per giovani autori "Raduga"  — Российско-итальянской  литературной премии для  молодых авторов "Радуга". 

   Научные сборища – скукота смертная. Проклятие журналиста. Найти зацепку для статьи тут сложнее, чем заставить гринписовца убить детёныша тюленя. Съезд экологов, на который меня отправили, оказался типичным муторным фарсом.

​

   Я потягивал так называемое шампанское – газированную кислятину из пластикового стаканчика – и прикидывал, кому хуже: мне, спортивному обозревателю в винегрете учёных, банкиров и прессы, или Семену Анатольичу, который вместо меня сейчас отдувается на стадионе. Спасибо боссу – он наслушался бизнес-тренингов и решил, что смена ролей повысит эффективность сотрудников. Что и говорить, вся редакция восторгалась затеей не меньше, чем мы с Анатольичем.

​

   Отопление шпарило вовсю – не иначе, чтобы каждый прочувствовал на своей шкуре ужасы глобального потепления. Масло на бутербродах плавилось, отчего резиновая красная икра елозила по хлебу и нет-нет да пикировала на одежду гостям. Тёплая шипучка в стаканчиках пузырилась на столах и оставляла мокрые кольца-печати на программках.

​

   В конференц-зал пафосного отеля набилось человек двести. Все словно на подбор: душные, как обстановка, и скользкие, как местная закусь. Я побродил между столами, перекинулся парой слов с ребятами-телевизионщиками и подошел к сцене – послушать, о чем вещает очередной защитник природы. Это был уже третий выступающий, но его микрофонный бубнёж мало отличался от предыдущих. Публика томилась в вежливом молчании, а когда истекли отведённые пять минут, проводила оратора сдержанными аплодисментами.

​

   Анатольич, наверное, смог бы выудить пикантное из бормотания о загрязнении пресных вод – это его конёк. Но он штурмует раздевалку спортсменов и берет на абордаж тренеров. В его-то возрасте и при его комплекции – задача, обреченная на провал. Черт бы побрал падкость шефа на модные нововведения.

​

   Удивлённый женский смешок сзади прервал мои размышления:

– Женя? Ты ли это? Променял тренажёрный зал на слёт экологов?

Этот густой пряный голос сложно было не узнать. В голове проскочила мысль, что научные конференции, в общем, не так уж плохи. Я с улыбкой обернулся:

– Привет, красавица.

Её звали Лилия, хотя она больше походила на ежевику – колкую, цепкую и сладкую. Мы давно знакомы, но встречаемся редко – не чаще, чем городской житель выбирается в лес полакомиться спелой ягодой.

– Что здесь делаешь? Качаешь интеллектуальную мышцу?

– Да так... Спортивный интерес. А ты? Надоело кропать статейки про косметику и несчастную любовь?

– Вроде того. Ищу свежий сюжет.

– Тут? Вряд ли найдёшь.

– Ну, кажется, уже нашла, – черные глаза сощурились и сканировали, подхожу ли я на роль свежего сюжета.

– Хм, это не так уж свежо, – рассеянно улыбнулся я, а внутри защекотало – двояко, как всегда при встрече с Лилей. Мне нравится ежевика. Но я предпочитаю сам её собирать, а не есть принесённую на блюдечке с голубой каёмочкой.

   Лиля что-то ответила, но её слова перекрыл протяжный стон микрофона. Очередной докладчик стоял за кафедрой и узловатыми дрожащими пальцами торопливо прилаживал микрофон к стойке. Выглядел мужичок неважнецки – засаленный пиджак, нелепые коричневые брюки, седенький пушок на лысине и бегающие глазки. Голос оказался ему под стать – заикающийся, неуверенный, как у человека, не привыкшего к публичным выступлениям.

– Здравствуйте… Я – Хлебников. Добрый вечер… Сейчас не моя очередь, знаю. Прошу простить. Я быстро… Меня скоро заберут. Да и жить-то осталось недолго. Так что буду краток… Что мы знаем об окружающей среде?

– Окружающая среда хуже окружающей субботы, – хмыкнула под нос Лиля и шепотом спросила меня. – Что это за чудик?

​

  Я заглянул в программку – следующим бубнилой значился некто Смирнов. О Хлебникове, который намеревался сыграть в ящик, не упоминалось. Народ удивлённо притих и поискал глазами ведущего. Тот стоял возле сцены и изумлялся не меньше остальных. Хлебников продолжал:

– Мы ничего не знаем. Мы природу-то не знаем, а уж как её охранять – и подавно. Все толкуют об этом, потому что модно. Вот вы собрались здесь ради чего? Чтобы заштопать озоновую дыру? Остановить таяние ледников? Нет же. Вы не смыслите в этом. Однако умно говорите о проблемах миграции лосося, поедая его икру.

– Молодец, чудик, умыл, – Лиля тихо прыснула со смеха, а я уловил шуршание бумажных тарелок и салфеток – гости спешно сбывали с рук бутерброды.

– Человек понятия не имеет, какая она – природа, – голос Хлебникова зазвучал жарко, надрывно. – Недавно был фильм. Там главный герой сравнивает лёгкую поступь возлюбленной с грацией антилопы нильгау. Вы хоть представляете, как выглядит нильгау?.. Люди считают, что эдельвейс похож на колокольчик и подснежник. А почему? Потому что на бутылке лимонада нарисовано именно это.

– А на пиве «Эдельвейс» – лохматая ромашка, всё по уму! – хохотнул кто-то в зале. – Профессор, пейте пиво, в нём правда!

Грянул залп смеха, а Хлебников растеряно улыбнулся, прикрыл глаза и пробормотал:

– Да-да, у нас так заведено… Ради красного словца…

​

   Когда веселье поутихло, он снова заговорил:

– Наши заблуждения убийственны. В них причина экологической катастрофы. Всё начинается со вздора в кино и ошибок на этикетках, а заканчивается ложными выводами об атомной энергии и парниковом эффекте. Уровень углекислого газа в атмосфере максимальный за последние 20 миллионов лет. Но эти цифры для большинства также призрачны и далеки, как нильгау и эдельвейс. Человечество обречено, если каждый из нас делает вид, что его это не касается, что это не его забота…

– У меня вопрос! – бравый молодчик, отпустивший шутку про пиво, прервал Хлебникова. – Благодаря вам мы уже перестали есть икру. Лосось торжествует. Профессор, если откажемся от шампанского, это снизит выбросы углекислого газа?

​

   По залу прокатилась новая волна хохота. Ведущий воспользовался моментом, подскочил к Хлебникову и выдернул из его рук микрофон:

– Спасибо за выступление! К сожалению, у нас регламент…

– Я не закончил, – тот судорожно потянул шнур на себя. – Не сказал главного… Пожалуйста, одну минуту. Прошу…

​

   Ведущий замялся и неохотно вернул микрофон. Хлебников припал к железной мембране пересохшими губами, как измученный жаждой путник – к фляжке с водой. Ведущий спустился со сцены и что-то шепнул помощнице. Та скрылась, а вскоре в зал просочилась служба безопасности – на случай, если борец за права эдельвейсов откажется покинуть ринг после второго раунда.

   Лиля наклонилась ближе ко мне:

– Почему его не уводят со сцены?

– Телевидение. Прямой эфир, – я кивнул в сторону выпученных одноглазых камер.

– Да ведь он может до утра бредить.

– Не дадут, – я скосил взгляд на черневших в дверях секьюрити. – Кстати, свежий сюжет для твоей статьи.

– Я не веду колонку «Загадки психиатрии», – фыркнула Лиля.

– Тсс, давай послушаем, – попросил я, заметив, что речь Хлебникова всё больше напоминала лебединую песню.

   

   Он вцепился в кафедру и покачивался, словно земля уходила из-под ног. Горечь вырывалась из его горла, пыталась взлететь, но разбивалась о стены конференц-зала и гулким эхо падала вниз:

– Я написал книгу о заблуждениях. О том, как нас обманывают. Как мы рады обманываться. Она называется «Альтернативная смерть». Её не напечатали, потому что… там фамилии… чиновники, ведомства… Хотел сам издать, за свои деньги, но – не дали. Сказали, дело не в цензуре. В чем-то другом. Пострашнее… Я выложил рукопись в интернет. Умоляю, прочтите её. Вот здесь, на этом сайте…

​

   Негнущиеся пальцы вытащили из пиджака пригоршню бумажек с отпечатанным веб-адресом и подбросили ввысь. Те белой стаей вспорхнули и унеслись в зал, сопровождаемые хрипом:

– Можно похоронить меня… И книгу… Но не дайте им похоронить человечество… Люди, прошу… Я верю в вас. Верю...

​

   Пронзительный визг микрофона перекрыл голос Хлебникова. Свет в зале мигнул и потускнел. Телекамеры недоумённо перемигнулись. Сбой в электросети заставил взвыть пожарную сигнализацию, а потолок начал стрелять водяными брызгами. Народ засуетился. Двое охранников подхватили Хлебникова под локти и увели со сцены. Он не сопротивлялся, лишь бормотал: «Я верю… верю… Извините меня, я верю… Извините…»

​

   Мокрые птицы-записки оседали в лужах на полу, тонули в дешёвом шампанском, увязали в бутербродном масле. Одна спряталась в моём кармане.

     Лиля схватила меня за рукав и потащила к выходу:

– Пойдём отсюда. Самое интересное позади.

​

   В холле возбуждённая толпа обсуждала случившееся. Гости поправляли причёски и вечерние туалеты. Лиля достала пудреницу, пригладила влажные растрепавшиеся волосы и досадливо бросила:

– У меня еще интервью в Bonne nuit, это новый клуб. Сегодня открытие. Чёрт, отстегнула парикмахеру астрономическую сумму… Вот сумасшедшее старичьё…

​

   Я молча наблюдал за её попытками отбить вложенный капитал. И чем дольше она вертелась перед зеркалом, тем сильнее падали котировки её акций. Инвестировать ночь в предприятие «Лиля-ежевика» мне расхотелось.

   Она захлопнула пудреницу, впилась в меня глазами-репейниками и спросила тоном арбитра:

– Ты что же? Считаешь здравой выходку этого чудика?

– Не считаю.

   Лиля смягчилась, но я уже догадывался, что красная карточка мне обеспечена.

– Поедешь в Bonne nuit?

– Не могу. Надо закончить статью.

   Её брови взметнулись вверх, а во взгляде проскользнули недоумение и жалость – так смотрят на людей вроде Хлебникова:

– Хм… Ну, как знаешь. Пока.

 

  Я поймал такси, назвал водителю адрес и вытащил из кармана слипшуюся бумажку. Буквы расплывались принтерными кляксами. Разборчивым было лишь начало «». Интернет в мобильном работал кое-как. Антилопа нильгау. Фото. Искать. Всемирная паутина уже приготовилась изрыгнуть на меня стада антилоп, когда телефон завибрировал и мне пришлось ответить на входящий звонок.

– Привет, Анатольич. Как у тебя там?.. Так я и знал… Ладно, не бери в голову. Что-нибудь придумаем. Слушай, про конференцию сам напишу. Есть кое-какие мысли… Ну, по рукам. Бывай.

​

  Я сбросил вызов и задумчиво уставился в экран телефона. Мне коровьим взглядом отвечала нильгау – такая же грациозная, как бегемот, и несуразно-печальная, как попытка Хлебникова что-то изменить в этом мире.