Про отдых с детьми

Тот, кто ездил в отпуск с детьми, знает, что это не отдых, а просто смена обстановки. И дополнительный стресс. Ибо одно дело — сражаться за выживание потомства в привычных условиях, примерно представляя, какие фантазии по уничтожению себя и всего вокруг могут прийти детям в голову, и совсем другое — заниматься тем же в полевых условиях.

​

Когда им пять, то крик «Мам, смотри, как я умею!» вызывает незамедлительный микроинсульт. Но зато обостряет реакцию и повышает самооценку: не всякий может вовремя вытащить ребенка из-под педалей катамарана. Или размотать на ноге канат от буйка, к которому деть старательно пришвартовался подальше от берега.

​

А непременное желание вволю позагорать без солнцезащитного крема? А прыжки по камням и гальке до синяков на пятках? Потому что плавательные тапки да и вообще обувь придумали, конечно же, слабаки. А аллергия на морепродукты? Да что там, даже на укусы обычных комаров.

И вот ты сидишь, копаешься в привезенной аптечке, которая размерами напоминает мешок Деда Мороза, и не знаешь, за что хвататься вперед — за бинты, средство от ожогов, антигистаминное или за успокоительное — для себя, любимой.

​

В итоге, все намазаны, заклеены пластырями, накормлены лекарствами и ужином и посажены смотреть мультики/фильмы. И ты ползешь к холодильнику, наливаешь бокал белого полусухого, садишься на террасе, смотришь на солнце, уходящее за морской горизонт и наконец-то выдыхаешь… Но — чу! Тут же слышишь: босые ноги шлеп-шлеп-шлеп, дверь на террасу — скри-и-ип, и в проеме возникает гордо улыбающаяся физиономия.

​

— Мам, меня еще один комар укусил, но ты не переживай, я уже намазался стройным коленом и кефирным маслом.

— Чем?!

— Ну в тех пузыречках, из которых ты меня мазала. Правда, я немного разлил…

И в это время из комнаты громкий вопрос:

— А почему здесь так пахнет настойкой календулы и эфирным маслом чайного дерева?

И я отставляю бокал белого и вперед — уничтожать посевы, пока календула и чайное дерево не пустили корни посреди чужой гостиной.

​

В итоге, если никто не утонул, не заболел, не потерялся, и хозяева арендуемого жилья не содрали дополнительную плату за порчу имущества, можно считать, что отпуск удался.

И вот спросите меня: что может быть чудеснее, чем отдых на море с детьми? Только отдых с детьми в горах. Поэтому муж со старшими отпрысками поехал покорять Альпы. А я решила, что хватит отдыхать, лучше останусь дома и поработаю.

Педагогическое счастье

Шесть лет назад я впервые переступила порог квартиры, которой суждено было стать моим семейным гнездом. Встретил меня тогда выводок из трех птенцов мал мала меньше. Они изумленно вытягивали шеи и бойко чирикали по-чешски. Я тоже изумленно вытянула шею и что-то крякнула по-русски. И тут стало ясно, что у нас языковой барьер.

​

Через год барьер был взят. Я уже кое-как говорила на чешском, дети примерно так же на русском. И было решено — самое время начать прививать любовь к родной литературе.

Бог знает, сколько бубнов было порвано в шаманских плясках с мотивирующими песнопениями в духе «а давайте я эту книжку почитаю, ужасно интересная, вам понравится». Сколько голосовых связок было порвано во время чтения вслух, каждый вечер, по очереди: старшему офицерскому составу «Пятнадцатилетний капитан», «Повести Белкина» и так далее, среднему — «Волшебник изумрудного города», «Маленький принц» и прочее, младшим — все мыслимые и немыслимые сказки. Сколько нервов было порвано за закрытыми дверьми нашей избы-читальни, когда я чуть ли ни плакала — читаешь, читаешь по три часа в день, а слушатели с блаженной улыбкой благодарят за приятное времяпрепровождение, но мутировать в читателей отказываются.

И вот свершилось. На днях средний, переживающий период серьезного увлечения самолетами, откопал энциклопедию про них, родимых. На русском языке. И исчез где-то в недрах квартиры. Через полчаса я забеспокоилась — больно уж тихо. Не к добру. Захожу в детскую — читает. Мое лицо вытянулось от удивления, но я быстро вернула выражение а-ля «ничего особенного не происходит» и спросила:

​

— Много прочитал?

— Не очень, страниц двадцать.

— А вслух можешь?

— Про себя-то быстрее. Но и вслух могу, конечно.

​

И начал шпарить. Про все эти двигатели внутреннего сгорания, полигоны для испытаний и так далее. Тут уж у меня слезы на глазах натурально, и скрыть их — ну никак.

В общем, Макаренко бы аплодировал мне, ей-ей.

Мораль басни лучше всего выражается старым анекдотом:

— Жора, жарь рыбу, жарь!

— Дык, нету рыбы-то!

— А ты жарь, Жора, рыба будет.

Самый нелюбимый вопрос мам двойняшек

Самый частый вопрос, который мне задают, звучит так: «Как ты справляешься?!»

Когда посторонние узнают, что:

​

- у меня пять детей,

- двое из них шкодливые малолетние близнецы,

- домработниц и нянь у нас нет,

- рвущиеся в педагогический бой бабушки и прочие родственники приезжают раз в пару лет,

- а я при этой загрузке еще и книжки пишу,

​

то у людей глаза медленно (или немедленно) вылезают из орбит, и в них появляется специфическое выражение. Эдакая смесь благоговения, жалости и восхищения.

Готова поспорить, этот взгляд знаком всем многодетным и двойняшковым мамам. И каждая, видя очередной такой взгляд на лице нового знакомого, мысленно отсчитывает секунды до момента, как с губ ошалевшего персонажа слетит этот вопрос (Раз…два…три… Давай!): Как вы справляетесь?!

​

Я обычно отвечаю расхожей шуткой из интернета, ну помните:

​

— У вас пять детей, как вы все успеваете? В чем ваш секрет?

— О, мой секрет прост: я ничего не успеваю!

​

Потому что, если серьезно: правильного ответа нет. Вернее, сам вопрос не стоит на повестке дня. Он возникает исключительно в головах других людей, а многодетной маме недоступна эта роскошь — порефлексировать на тему, как она справляется. И если появляется свободное время для размышлизмов, то последнее, о чем хочется думать, так это на тему, как же она все успевает. Да никак.

​

Вот, например, обычная ситуация. Я у плиты, жарю котлеты, мелкие заняты своими делами — один рисует, высунув язык, другой лепит из пластилина. Звонок в дверь. Открываю — средний деть вернулся из школы весь в слезах, ревет белугой. Не успеваю спросить, что случилось, как раздается второй звонок — еще один деть вернулся, злой как собака, рюкзак летит в один угол, куртка в другой, он сам пулей проносится мимо зареванного брата и меня. Я громко спрашиваю: «Что случилось?», адресуя вопрос сразу обоим. Ответ неожиданно приходит из кухни: «Ничего, мам, все в порядке! Я починил розетку: залепил ее пластилином, теперь она безопасная! А еще мы новую картину на стене нарисовали! Иди посмотри!» Я опрометью кидаюсь на кухню «посмотреть», по пути хватаю звонящий телефон:

​

— Да?

— Насть, я уже вышел с работы, что купить в магазине?

И тут же из кухни ремарка:

— Ой, мам, котлета упала! Ничего, я положу ее обратно на сковородку!

— Я перезвоню! — отрывисто выдыхаю в мобильный и забегаю на кухню.

​

Краем глаза замечаю, что на стене теперь и правда есть новая картина. Но главное произведение искусства у плиты. Мелкие стоят на цыпочках и пытаются вилками переворачивать котлеты на тефлоновой сковородке. Хватаю их в охапку, отнимаю вилки, отставляю от плиты. Пока передвигаю сковородку на соседнюю конфорку, они уже начинают выковыривать из розетки пластилин. В прихожей по-прежнему рев, в комнате старших звуки разламываемой мебели. Я гавкаю:

​

— Тихо все! Морская фигура, замри!

​

На долю секунды все стихает, и я быстро решаю, кого спасать в первую очередь. Так, в розетку воткнута защитная заслонка, значит, пластилином замазана она, и к электричеству доступа нет. Картину маслом на стене можно отмыть, потому что это не масло, а акварель, а стены у нас моющиеся. Две проблемы решены.

​

— Мелочь, ну-ка быстро сюда! Ты рисуешь грузовик. Большой, синий. На бумаге! А ты лепишь снеговика! Красивого!

— Но снеговик не бывает зеленого цвета, а у меня только зеленый пластилин остался…

— Это летний снеговик. Специальный. Быстро сел лепить! К плите не подходить!

Из прихожей доносится скулеж, из комнаты старших ничего не доносится. Так, ладно. Иду на звук. Сначала разберемся с этим. Деть по-прежнему стоит в куртке, варежках и с зареванным лицом.

​

— Что случилось?

— Я шапку потеря-я-ял…

— Мартин, это уже четвертая шапка за месяц!

— Зна-а-аю….

— Ты ее искал?

— Да-а-а…

— Так, хватит ныть. Раздевайся, мой руки. Завтра еще поищешь.

— Я уже везде иска-а-ал…

— Еще раз везде поищешь. Давай, снимай куртку.

​

Шмыгает носом, начинает раздеваться. Я быстро заглядываю на кухню: сидят, рисуют, лепят. Оцениваю прогресс: стадия примерно полуготовности. Значит, у меня есть еще пара минут. Захожу в комнату к старшим, по пути мелькает мысль: «А где, кстати, второй старший? Обещал прийти пораньше, уже на два часа опаздывает». Вадик педантично и остервенело срывает со стен свои картины, нарисованные за последний год, и швыряет на пол. В свои пятнадцать лет он уже на голову выше меня, поэтому даже то, что висит под потолком, сдирается им легко и беспощадно.

​

— Ты что творишь?! Остановись! — я кидаюсь к нему и подбираю разбросанные рисунки. — Ты по две недели над каждой работал! Что за психоз?!

— Эта дура считает, что мне надо рисовать пейзажи, и что портреты — это не мое.

Комкает в руках очередной рисунок и отворачивается к окну. Но я даже со спины вижу, как от злости ходят ходуном его желваки.

​

— Слушай, учителя тоже люди и могут ошибаться. А если она к тому же дура, то тем более — чего ты к ее мнению прислушиваешься? У тебя отличные портреты!

— Они отвратительны. Я сам это вижу.

— О’кей, если они тебе не нужны, отдай мне.

— Зачем?

— На всякий случай. Вдруг ты станешь великим художником, и я тогда на «Сотби» или «Кристи» продам их.

— Не смешно, — горько ухмыляется в ответ. — Ладно, на, держи. Все равно на них смотреть не могу.

​

Я забираю все, что валяется на полу, уношу и прячу подальше от автора. Возвращаюсь на кухню, и как раз вовремя: снеговик и грузовик готовы, а шапкотерятель забыл о своем горе и внимательно изучает ноу-хау — пластилиновую розетку. Я раздаю кучу новых указаний, снова принимаюсь за котлеты и параллельно набираю номер старшего сына.

​

— Ты где?

— С девушкой, в кино идем.

— А позвонить и предупредить, что задержишься — слабо?

— Елки, забыл, прости… Ты там с грязной посудой и постиранным бельем не заморачивайся, я приду и сам все помою и развешу.

— Договорились. Давай, приятного просмотра.

​

Уфф, все. Все дети найдены, успокоены, ситуация стабилизировалась. Жарю котлеты, но чую — что-то забыла сделать. Снова звонит телефон, и я вспоминаю, что именно. Голос мужа спрашивает:

​

— Ну что там у вас? Все в порядке?

— Да-да, все нормально. Ну как обычно. Приедешь — расскажу… Значит, так, надо купить молоко, яблочный сок, хлеб, бананы…

​

…Через полчаса — звонок в дверь. Дети с воплями «Папа, папа!» бегут открывать. Я звеню тарелками, накладываю ужин и прислушиваюсь к суете в прихожей.

— Пап, а ты купил конфеты? А это опять цветы маме? А зачем новые? У нее же еще те не завяли.

— Подрастете — поймете, зачем. Ну, рассказывайте, как дела? Помогали маме?

— Да! Мы котлеты жарили!

…Как я справляюсь? Ну вот как-то так.

Мужчина — это чудом выживший мальчик (с)

Глядя на детей семи-одиннадцати лет, я сомневаюсь в мудрости матери-природы. Есть такая научно-академическая теория о том, что мужчина — это чудом выживший мальчик. Я ее приверженец. Ибо эта теория эмпирически проверена мною со всех сторон. И когда ребенку исполняется двенадцать лет, мне остается только признать факт — очередное чудо свершилось: дитё совершенно непонятным образом до сих пор живо.

Помню то расчудесное время, когда я ходила в начальную школу. Районы, кварталы, жилые массивы. Уходить красиво мне было некуда. Только в школу. Причем на второй этаж, туго напичканный учащимися первых-третьих классов. Раз в сорок пять минут на втором этаже случался апокалипсис – звонок на перемену. Я редко выходила в коридор из класса, поскольку уже тогда была начитанной девочкой и знала, что если ослепшее, ревущее, обезумевшее стадо африканских бизонов, не разбирая дороги, несется к водопою или в столовку, то лучше не попадаться им на пути.

Сначала я думала, что это аномалия: бурная жизнь африканских саванн прямо на втором этаже самарской школы. Потом я походила на «олимпиады» в другие учебные заведения и поняла: там царит такой же произвол животного мира, кровавый и беспощадный.

…Как известно, история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, во второй раз в виде фарса. Последние шесть лет я в этом убеждаюсь каждый раз, когда приходится идти в школу — забирать отпрысков из продлёнки или, там, на родительские собрания. Еще на подступах я начинаю робеть, так как дрожащие стеклопакеты и добротные кирпичные стены обычной средней школы едва сдерживают напор представителей африканской фауны чешского розлива. Я бодрюсь и убеждаю себя, что, мол, мне уже четвертый десяток и вообще, ну что такого? Подумаешь, снова чей-то портфель отрикошетит от моей спины. Или футбольный мяч врежется в живот на предельно допустимой скорости. Или бумажный самолётик элегантно спикирует прямо глаз. Сущие мелочи ведь. Главное, чтобы не лыжи в лицо.

И потом, я же знаю, что это рано или поздно закончится. Вон, двое-то старших уже выросли, ходят в гимназии (ходят, а не штурмуют их с разбега). Значит, надо еще немного потерпеть. Ну как немного… У мелких «всё только начинается» — не за горами первый раз в первый класс. Мы всей семьей старательно готовим их к этому событию. Я их учу читать, опытный старший офицерский состав рассказывает, как уворачиваться от летящих в голову стульев, котлет и прочих спортивных снарядов, а генералиссимус объясняет, что «давать сдачу» — это не всегда про деньги.

А потом все эти знания мелочь отрабатывает на полигоне, то есть в домашних условиях. Когда отработка котлетных подач перестает напоминать большой теннис и внезапно ситуация становится похожа то ли на тройной «тулуп», то ли на хоум-ран, я включаю арбитра и изрыгаю беспрекословное «Стоп игра! Три красных карточки! Всем покинуть поле!» И вся команда, негодуя и возмущаясь судейским произволом, разбредается по комнатам. А я соскребаю с потолка котлеты и думаю, может, это только мне — представителю европеоидной расы женского пола —почудилась позиция «вне игры»? Может, им — мальчикам, покорителям африканских саванн — и правда ведом некий закон природы, как, опровергая все постулаты физики, дожить до двенадцати лет?

Билингвы и амбидекстры

Зарисовка: вся семья в гостиной-кухне, младшие рисуют кто во что горазд, старший моет посуду, а средне-старший помогает средне-младшему делать уроки, объясняясь на гремучей смеси чешского и русского. И тут я все поняла. А когда я все понимаю, мне сразу охота поумничать. Поворачиваюсь к мужу и говорю:

​

— Страшное дело: у нас пять билингвов и один амбидекстр.

​

При этих словах двухметровая семнадцатилетняя «посудомойка» встрепенулся и со знанием дела кивнул в сторону одного из близнецов.

​

— Может, у него это еще и пройдет.

— Что — это?

— Ну что он рисует и правой, и левой рукой.

— Ого, детка, ты знаешь, кто такой амбидекстр? — искренне восхищаюсь я. — Откуда?

— Из семантического контекста, — хмыкает старший и возвращается к посуде.

Умыл.

Химия и мы

На днях средний деть порвал штаны. Качественно так порвал. А я вместо того, чтобы выбросить их в помойку и из головы, зачем-то стала решать проблему по старинке. То есть взялась штопать.

Мелкие заприметили, что мама затеяла необычное. Игрушки тут же потеряли актуальность, а лоток с нитками и иголками приобрел сакральное значение. Я наспех выудила из него все колюще-режущее и отдала на растерзание разноцветные катушки и заплатки. Расчет был прост: пока пупсы вдохновенно обматывают нитками мебель и себя, я успею залатать дырку.

​

Один намертво связал между собой стулья («Мам, смотри, у меня метро!»). Второй проложил линии электропередач между диваном и креслом. На все ушло два мотка шерсти, семнадцать катушек ниток и пять минут. Третий в это время сидел на ковре и перебирал содержимое швейной коробки. Ненадолго оторвался, подошел, попросил попить водички и снова вернулся на ковер. Я радовалась, что хоть один познает мир без параллельной порчи имущества. Идиллия продолжалась до его радостного возгласа:

— Мам, я полил землю водой и выросли фиолетовые цветочки!

— Да-да, зайка, хорошо… — рассеянно ответила я, продолжая наяривать наперстком.

Но через миг в мозгу вспыхнул сигнал тревоги: «Стоп! Откуда земля в коробке с рукоделием?»

​

Этот риторический вопрос сразу померк, так как мне внезапно открылся доселе неведомый закон физики: скорость распространения марганцовки превышает световую. Я даже не успела крикнуть: «Всем оставаться на местах!», как фиолетовые цветочки покрыли квартиру махровым цветом. И пока я с тряпкой в руках изучала многообразие новых оттенков — от нежно-розового до темно-коричневого, — которыми запестрели гостиная, прихожая и ванная, мой разум тщетно искал логическое объяснение происходящему.

​

Почему пакетик с перманганатом калия решил, что соседство с зеленкой и йодом ниже его достоинства? Как он переполз из аптечки с лекарствами в коробку с швейными девайсами? Что это — черная магия, злой умысел или роковое стечение обстоятельств? Наиболее валидной считаю версию о телепортации.

​

Бесспорно одно: оружие массового уничтожения легко создается в домашних условиях. И пока я искала в интернете ответ, как ликвидировать ущерб, узнала, что марганцовка, оказывается, внесена в список наркотических веществ. Что не удивительно: видели бы вы кайф, написанный на детских лицах, пока багрово-малиновые реки текли по квартире… Остается уповать, что на рассыпание марганцовки не подсаживаются с первого раза.