Про отдых с детьми
Тот, кто ездил в отпуск с детьми, знает, что это не отдых, а просто смена обстановки. И дополнительный стресс. Ибо одно дело — сражаться за выживание потомства в привычных условиях, примерно представляя, какие фантазии по уничтожению себя и всего вокруг могут прийти детям в голову, и совсем другое — заниматься тем же в полевых условиях.
Когда им пять, то крик «Мам, смотри, как я умею!» вызывает незамедлительный микроинсульт. Но зато обостряет реакцию и повышает самооценку: не всякий может вовремя вытащить ребенка из-под педалей катамарана. Или размотать на ноге канат от буйка, к которому деть старательно пришвартовался подальше от берега.
А непременное желание вволю позагорать без солнцезащитного крема? А прыжки по камням и гальке до синяков на пятках? Потому что плавательные тапки да и вообще обувь придумали, конечно же, слабаки. А аллергия на морепродукты? Да что там, даже на укусы обычных комаров.
И вот ты сидишь, копаешься в привезенной аптечке, которая размерами напоминает мешок Деда Мороза, и не знаешь, за что хвататься вперед — за бинты, средство от ожогов, антигистаминное или за успокоительное — для себя, любимой.
В итоге, все намазаны, заклеены пластырями, накормлены лекарствами и ужином и посажены смотреть мультики/фильмы. И ты ползешь к холодильнику, наливаешь бокал белого полусухого, садишься на террасе, смотришь на солнце, уходящее за морской горизонт и наконец-то выдыхаешь… Но — чу! Тут же слышишь: босые ноги шлеп-шлеп-шлеп, дверь на террасу — скри-и-ип, и в проеме возникает гордо улыбающаяся физиономия.
— Мам, меня еще один комар укусил, но ты не переживай, я уже намазался стройным коленом и кефирным маслом.
— Чем?!
— Ну в тех пузыречках, из которых ты меня мазала. Правда, я немного разлил…
И в это время из комнаты громкий вопрос:
— А почему здесь так пахнет настойкой календулы и эфирным маслом чайного дерева?
И я отставляю бокал белого и вперед — уничтожать посевы, пока календула и чайное дерево не пустили корни посреди чужой гостиной.
В итоге, если никто не утонул, не заболел, не потерялся, и хозяева арендуемого жилья не содрали дополнительную плату за порчу имущества, можно считать, что отпуск удался.
И вот спросите меня: что может быть чудеснее, чем отдых на море с детьми? Только отдых с детьми в горах. Поэтому муж со старшими отпрысками поехал покорять Альпы. А я решила, что хватит отдыхать, лучше останусь дома и поработаю.
Педагогическое счастье
Шесть лет назад я впервые переступила порог квартиры, которой суждено было стать моим семейным гнездом. Встретил меня тогда выводок из трех птенцов мал мала меньше. Они изумленно вытягивали шеи и бойко чирикали по-чешски. Я тоже изумленно вытянула шею и что-то крякнула по-русски. И тут стало ясно, что у нас языковой барьер.
Через год барьер был взят. Я уже кое-как говорила на чешском, дети примерно так же на русском. И было решено — самое время начать прививать любовь к родной литературе.
Бог знает, сколько бубнов было порвано в шаманских плясках с мотивирующими песнопениями в духе «а давайте я эту книжку почитаю, ужасно интересная, вам понравится». Сколько голосовых связок было порвано во время чтения вслух, каждый вечер, по очереди: старшему офицерскому составу «Пятнадцатилетний капитан», «Повести Белкина» и так далее, среднему — «Волшебник изумрудного города», «Маленький принц» и прочее, младшим — все мыслимые и немыслимые сказки. Сколько нервов было порвано за закрытыми дверьми нашей избы-читальни, когда я чуть ли ни плакала — читаешь, читаешь по три часа в день, а слушатели с блаженной улыбкой благодарят за приятное времяпрепровождение, но мутировать в читателей отказываются.
И вот свершилось. На днях средний, переживающий период серьезного увлечения самолетами, откопал энциклопедию про них, родимых. На русском языке. И исчез где-то в недрах квартиры. Через полчаса я забеспокоилась — больно уж тихо. Не к добру. Захожу в детскую — читает. Мое лицо вытянулось от удивления, но я быстро вернула выражение а-ля «ничего особенного не происходит» и спросила:
— Много прочитал?
— Не очень, страниц двадцать.
— А вслух можешь?
— Про себя-то быстрее. Но и вслух могу, конечно.
И начал шпарить. Про все эти двигатели внутреннего сгорания, полигоны для испытаний и так далее. Тут уж у меня слезы на глазах натурально, и скрыть их — ну никак.
В общем, Макаренко бы аплодировал мне, ей-ей.
Мораль басни лучше всего выражается старым анекдотом:
— Жора, жарь рыбу, жарь!
— Дык, нету рыбы-то!
— А ты жарь, Жора, рыба будет.
Самый нелюбимый вопрос мам двойняшек
Самый частый вопрос, который мне задают, звучит так: «Как ты справляешься?!»
Когда посторонние узнают, что:
- у меня пять детей,
- двое из них шкодливые малолетние близнецы,
- домработниц и нянь у нас нет,
- рвущиеся в педагогический бой бабушки и прочие родственники приезжают раз в пару лет,
- а я при этой загрузке еще и книжки пишу,
то у людей глаза медленно (или немедленно) вылезают из орбит, и в них появляется специфическое выражение. Эдакая смесь благоговения, жалости и восхищения.
Готова поспорить, этот взгляд знаком всем многодетным и двойняшковым мамам. И каждая, видя очередной такой взгляд на лице нового знакомого, мысленно отсчитывает секунды до момента, как с губ ошалевшего персонажа слетит этот вопрос (Раз…два…три… Давай!): Как вы справляетесь?!
Я обычно отвечаю расхожей шуткой из интернета, ну помните:
— У вас пять детей, как вы все успеваете? В чем ваш секрет?
— О, мой секрет прост: я ничего не успеваю!
Потому что, если серьезно: правильного ответа нет. Вернее, сам вопрос не стоит на повестке дня. Он возникает исключительно в головах других людей, а многодетной маме недоступна эта роскошь — порефлексировать на тему, как она справляется. И если появляется свободное время для размышлизмов, то последнее, о чем хочется думать, так это на тему, как же она все успевает. Да никак.
Вот, например, обычная ситуация. Я у плиты, жарю котлеты, мелкие заняты своими делами — один рисует, высунув язык, другой лепит из пластилина. Звонок в дверь. Открываю — средний деть вернулся из школы весь в слезах, ревет белугой. Не успеваю спросить, что случилось, как раздается второй звонок — еще один деть вернулся, злой как собака, рюкзак летит в один угол, куртка в другой, он сам пулей проносится мимо зареванного брата и меня. Я громко спрашиваю: «Что случилось?», адресуя вопрос сразу обоим. Ответ неожиданно приходит из кухни: «Ничего, мам, все в порядке! Я починил розетку: залепил ее пластилином, теперь она безопасная! А еще мы новую картину на стене нарисовали! Иди посмотри!» Я опрометью кидаюсь на кухню «посмотреть», по пути хватаю звонящий телефон:
— Да?
— Насть, я уже вышел с работы, что купить в магазине?
И тут же из кухни ремарка:
— Ой, мам, котлета упала! Ничего, я положу ее обратно на сковородку!
— Я перезвоню! — отрывисто выдыхаю в мобильный и забегаю на кухню.
Краем глаза замечаю, что на стене теперь и правда есть новая картина. Но главное произведение искусства у плиты. Мелкие стоят на цыпочках и пытаются вилками переворачивать котлеты на тефлоновой сковородке. Хватаю их в охапку, отнимаю вилки, отставляю от плиты. Пока передвигаю сковородку на соседнюю конфорку, они уже начинают выковыривать из розетки пластилин. В прихожей по-прежнему рев, в комнате старших звуки разламываемой мебели. Я гавкаю:
— Тихо все! Морская фигура, замри!
На долю секунды все стихает, и я быстро решаю, кого спасать в первую очередь. Так, в розетку воткнута защитная заслонка, значит, пластилином замазана она, и к электричеству доступа нет. Картину маслом на стене можно отмыть, потому что это не масло, а акварель, а стены у нас моющиеся. Две проблемы решены.
— Мелочь, ну-ка быстро сюда! Ты рисуешь грузовик. Большой, синий. На бумаге! А ты лепишь снеговика! Красивого!
— Но снеговик не бывает зеленого цвета, а у меня только зеленый пластилин остался…
— Это летний снеговик. Специальный. Быстро сел лепить! К плите не подходить!
Из прихожей доносится скулеж, из комнаты старших ничего не доносится. Так, ладно. Иду на звук. Сначала разберемся с этим. Деть по-прежнему стоит в куртке, варежках и с зареванным лицом.
— Что случилось?
— Я шапку потеря-я-ял…
— Мартин, это уже четвертая шапка за месяц!
— Зна-а-аю….
— Ты ее искал?
— Да-а-а…
— Так, хватит ныть. Раздевайся, мой руки. Завтра еще поищешь.
— Я уже везде иска-а-ал…
— Еще раз везде поищешь. Давай, снимай куртку.
Шмыгает носом, начинает раздеваться. Я быстро заглядываю на кухню: сидят, рисуют, лепят. Оцениваю прогресс: стадия примерно полуготовности. Значит, у меня есть еще пара минут. Захожу в комнату к старшим, по пути мелькает мысль: «А где, кстати, второй старший? Обещал прийти пораньше, уже на два часа опаздывает». Вадик педантично и остервенело срывает со стен свои картины, нарисованные за последний год, и швыряет на пол. В свои пятнадцать лет он уже на голову выше меня, поэтому даже то, что висит под потолком, сдирается им легко и беспощадно.
— Ты что творишь?! Остановись! — я кидаюсь к нему и подбираю разбросанные рисунки. — Ты по две недели над каждой работал! Что за психоз?!
— Эта дура считает, что мне надо рисовать пейзажи, и что портреты — это не мое.
Комкает в руках очередной рисунок и отворачивается к окну. Но я даже со спины вижу, как от злости ходят ходуном его желваки.
— Слушай, учителя тоже люди и могут ошибаться. А если она к тому же дура, то тем более — чего ты к ее мнению прислушиваешься? У тебя отличные портреты!
— Они отвратительны. Я сам это вижу.
— О’кей, если они тебе не нужны, отдай мне.
— Зачем?
— На всякий случай. Вдруг ты станешь великим художником, и я тогда на «Сотби» или «Кристи» продам их.
— Не смешно, — горько ухмыляется в ответ. — Ладно, на, держи. Все равно на них смотреть не могу.
Я забираю все, что валяется на полу, уношу и прячу подальше от автора. Возвращаюсь на кухню, и как раз вовремя: снеговик и грузовик готовы, а шапкотерятель забыл о своем горе и внимательно изучает ноу-хау — пластилиновую розетку. Я раздаю кучу новых указаний, снова принимаюсь за котлеты и параллельно набираю номер старшего сына.
— Ты где?
— С девушкой, в кино идем.
— А позвонить и предупредить, что задержишься — слабо?
— Елки, забыл, прости… Ты там с грязной посудой и постиранным бельем не заморачивайся, я приду и сам все помою и развешу.
— Договорились. Давай, приятного просмотра.
Уфф, все. Все дети найдены, успокоены, ситуация стабилизировалась. Жарю котлеты, но чую — что-то забыла сделать. Снова звонит телефон, и я вспоминаю, что именно. Голос мужа спрашивает:
— Ну что там у вас? Все в порядке?
— Да-да, все нормально. Ну как обычно. Приедешь — расскажу… Значит, так, надо купить молоко, яблочный сок, хлеб, бананы…
…Через полчаса — звонок в дверь. Дети с воплями «Папа, папа!» бегут открывать. Я звеню тарелками, накладываю ужин и прислушиваюсь к суете в прихожей.
— Пап, а ты купил конфеты? А это опять цветы маме? А зачем новые? У нее же еще те не завяли.
— Подрастете — поймете, зачем. Ну, рассказывайте, как дела? Помогали маме?
— Да! Мы котлеты жарили!
…Как я справляюсь? Ну вот как-то так.
Мужчина — это чудом выживший мальчик (с)
Глядя на детей семи-одиннадцати лет, я сомневаюсь в мудрости матери-природы. Есть такая научно-академическая теория о том, что мужчина — это чудом выживший мальчик. Я ее приверженец. Ибо эта теория эмпирически проверена мною со всех сторон. И когда ребенку исполняется двенадцать лет, мне остается только признать факт — очередное чудо свершилось: дитё совершенно непонятным образом до сих пор живо.
Помню то расчудесное время, когда я ходила в начальную школу. Районы, кварталы, жилые массивы. Уходить красиво мне было некуда. Только в школу. Причем на второй этаж, туго напичканный учащимися первых-третьих классов. Раз в сорок пять минут на втором этаже случался апокалипсис – звонок на перемену. Я редко выходила в коридор из класса, поскольку уже тогда была начитанной девочкой и знала, что если ослепшее, ревущее, обезумевшее стадо африканских бизонов, не разбирая дороги, несется к водопою или в столовку, то лучше не попадаться им на пути.
Сначала я думала, что это аномалия: бурная жизнь африканских саванн прямо на втором этаже самарской школы. Потом я походила на «олимпиады» в другие учебные заведения и поняла: там царит такой же произвол животного мира, кровавый и беспощадный.
…Как известно, история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, во второй раз в виде фарса. Последние шесть лет я в этом убеждаюсь каждый раз, когда приходится идти в школу — забирать отпрысков из продлёнки или, там, на родительские собрания. Еще на подступах я начинаю робеть, так как дрожащие стеклопакеты и добротные кирпичные стены обычной средней школы едва сдерживают напор представителей африканской фауны чешского розлива. Я бодрюсь и убеждаю себя, что, мол, мне уже четвертый десяток и вообще, ну что такого? Подумаешь, снова чей-то портфель отрикошетит от моей спины. Или футбольный мяч врежется в живот на предельно допустимой скорости. Или бумажный самолётик элегантно спикирует прямо глаз. Сущие мелочи ведь. Главное, чтобы не лыжи в лицо.
И потом, я же знаю, что это рано или поздно закончится. Вон, двое-то старших уже выросли, ходят в гимназии (ходят, а не штурмуют их с разбега). Значит, надо еще немного потерпеть. Ну как немного… У мелких «всё только начинается» — не за горами первый раз в первый класс. Мы всей семьей старательно готовим их к этому событию. Я их учу читать, опытный старший офицерский состав рассказывает, как уворачиваться от летящих в голову стульев, котлет и прочих спортивных снарядов, а генералиссимус объясняет, что «давать сдачу» — это не всегда про деньги.
А потом все эти знания мелочь отрабатывает на полигоне, то есть в домашних условиях. Когда отработка котлетных подач перестает напоминать большой теннис и внезапно ситуация становится похожа то ли на тройной «тулуп», то ли на хоум-ран, я включаю арбитра и изрыгаю беспрекословное «Стоп игра! Три красных карточки! Всем покинуть поле!» И вся команда, негодуя и возмущаясь судейским произволом, разбредается по комнатам. А я соскребаю с потолка котлеты и думаю, может, это только мне — представителю европеоидной расы женского пола —почудилась позиция «вне игры»? Может, им — мальчикам, покорителям африканских саванн — и правда ведом некий закон природы, как, опровергая все постулаты физики, дожить до двенадцати лет?
Билингвы и амбидекстры
Зарисовка: вся семья в гостиной-кухне, младшие рисуют кто во что горазд, старший моет посуду, а средне-старший помогает средне-младшему делать уроки, объясняясь на гремучей смеси чешского и русского. И тут я все поняла. А когда я все понимаю, мне сразу охота поумничать. Поворачиваюсь к мужу и говорю:
— Страшное дело: у нас пять билингвов и один амбидекстр.
При этих словах двухметровая семнадцатилетняя «посудомойка» встрепенулся и со знанием дела кивнул в сторону одного из близнецов.
— Может, у него это еще и пройдет.
— Что — это?
— Ну что он рисует и правой, и левой рукой.
— Ого, детка, ты знаешь, кто такой амбидекстр? — искренне восхищаюсь я. — Откуда?
— Из семантического контекста, — хмыкает старший и возвращается к посуде.
Умыл.
Химия и мы
На днях средний деть порвал штаны. Качественно так порвал. А я вместо того, чтобы выбросить их в помойку и из головы, зачем-то стала решать проблему по старинке. То есть взялась штопать.
Мелкие заприметили, что мама затеяла необычное. Игрушки тут же потеряли актуальность, а лоток с нитками и иголками приобрел сакральное значение. Я наспех выудила из него все колюще-режущее и отдала на растерзание разноцветные катушки и заплатки. Расчет был прост: пока пупсы вдохновенно обматывают нитками мебель и себя, я успею залатать дырку.
Один намертво связал между собой стулья («Мам, смотри, у меня метро!»). Второй проложил линии электропередач между диваном и креслом. На все ушло два мотка шерсти, семнадцать катушек ниток и пять минут. Третий в это время сидел на ковре и перебирал содержимое швейной коробки. Ненадолго оторвался, подошел, попросил попить водички и снова вернулся на ковер. Я радовалась, что хоть один познает мир без параллельной порчи имущества. Идиллия продолжалась до его радостного возгласа:
— Мам, я полил землю водой и выросли фиолетовые цветочки!
— Да-да, зайка, хорошо… — рассеянно ответила я, продолжая наяривать наперстком.
Но через миг в мозгу вспыхнул сигнал тревоги: «Стоп! Откуда земля в коробке с рукоделием?»
Этот риторический вопрос сразу померк, так как мне внезапно открылся доселе неведомый закон физики: скорость распространения марганцовки превышает световую. Я даже не успела крикнуть: «Всем оставаться на местах!», как фиолетовые цветочки покрыли квартиру махровым цветом. И пока я с тряпкой в руках изучала многообразие новых оттенков — от нежно-розового до темно-коричневого, — которыми запестрели гостиная, прихожая и ванная, мой разум тщетно искал логическое объяснение происходящему.
Почему пакетик с перманганатом калия решил, что соседство с зеленкой и йодом ниже его достоинства? Как он переполз из аптечки с лекарствами в коробку с швейными девайсами? Что это — черная магия, злой умысел или роковое стечение обстоятельств? Наиболее валидной считаю версию о телепортации.
Бесспорно одно: оружие массового уничтожения легко создается в домашних условиях. И пока я искала в интернете ответ, как ликвидировать ущерб, узнала, что марганцовка, оказывается, внесена в список наркотических веществ. Что не удивительно: видели бы вы кайф, написанный на детских лицах, пока багрово-малиновые реки текли по квартире… Остается уповать, что на рассыпание марганцовки не подсаживаются с первого раза.
Новая книга А.Ольшевской.
Пособие для мам близнецов и двойняшек
Лучшее из блогов: Тридцатилетние старухи

Правила жизни: «Творчество и материнство похожи: нельзя быть сопричастной к ним, тут нужна полная самоотдача»